Название села с течением времени претерпевало изменения. До
конца XVII века село именовалось Петровским или Петропавловским,
по названию стоящей здесь церкви святых апостолов Петра и Павла.
И только в конце XVIII века закрепилось название Репьёвка.
Во второй половине XVIII века Репьёвка была «пожалована» князю
В. И. Репнину (по другим источникам титулярному советнику А.
Репьёву), и оно стало крепостным поселением, получило новое
название по имени помещика.
С другой точки зрения, название произошло от слово «репей». До
поселения украинских казаков здесь могло быть урочище Репьёвка.
Существование урочища с таким названием подтверждается
названиями хуторов Репьё и Репин Кут, возникших в более позднее
время. В описании Нижнедевицкого уезда 1780 года сказано, что
Репьёвка вместе с хуторами имела 340 дворов, 3813 жителей. После
передачи Репьёвки во владения И. В. Репнина, репьёвцев
официально закрепили за новым владельцем, и они потеряли былую
вольность.
Князь Репнин через некоторое время продал своё владение
полковнику Петрову-Соловьеву, а тот, в свою очередь, перепродал
его жене статского советника князя Касаткина-Ростовцева,
урожденной Бородиной. Население же Репьёвки, особенно его
малороссийская часть, не признавало над собой власти помещика.
Бывшие вольные казаки доказывали свои права на свободу. Не
однажды отправляли репьёвцы своих ходоков в губернию и даже в
столицу искать защиты от притеснений, отстаивать свои права на
волю и независимость. Слободской мир добивался от властей
перевода крепостных на положение государственных, так называемых
казенных крестьян-землепашцев. Основным доводом в пользу своих
просьб репьёвцы выставляли тот факт, что первооснователи слободы
— их деды и прадеды — поселились на казенной «дикопоросшей»
земле раньше второй ревизской переписи, и поэтому закрепление
слободы за частновладельцем незаконно.
Согласно указу Сената от 21 сентября 1815 года, крестьяне, не
записанные в первую(1722—1727 гг.) и во вторую (1743 год)
ревизии как принадлежавшее владельцам, считались казенными
государственными хлебопашными. Репьёвцы были уверены, что их
предки поселились до первой ревизской переписи и не признавали
над собой никаких владельцев Так возник спор, который длился
несколько десятилетий. Особой остроты он достиг после передачи
имения в управление отцу княгини Касаткиной-Ростовцевой, Петру
Бородину. Последнего репьёвцы считали воронежским купцом и не
признавали его дворянского достоинства. Бородин за долгие годы
управления имением проявлял себя хищным, беззастенчивым
предпринимателем, душившим крепостных непомерными поборами.
Безудержная эксплуатация и крепостной гнет стали главными
причинами крестьянских волнений в Репьёвке в 1816—1817 годах.
Бородин всегда находил причину для расправы с неугодными или
невыгодными для хозяйства крепостными. Все это из года в год
накаляло обстановку в слободе, подготавливало взрыв негодования
крепостных, помнящих о казацких вольностях и привилегиях своих
предков. Крестьянская масса выделила из своей среды народного
вожака — оброчного крестьянина Буракова. По словам воронежского
губернатора М. И. Бравина, Бураков раньше занимался «разною
промышленностью и торгами» и был «поведения не худого». Это был
энергичный и предприимчивый человек, преданный идеям
крестьянского мира, хотя грамоты не знал и не умел даже писать.
Авторитет его имени был велик. Позже чиновники Магницкий и
Иевский в своем отчете о ревизии имения писали, что «… на него
крестьяне последнюю надежду полагали».
Управляющий и местные власти понимали роль Буракова в волнениях
и стремились изолировать его от других людей. В ноябре 1816 года
его схватила вотчинная стража и заперла в одном из амбаров. Но
возмущенные крестьяне освободили своего ходока по мирским делам.
В знак протеста против преследований которые крестьяне перестали
выполнять распоряжения управляющего и других вотчинных
начальников.
Бородин вызвал в Репьёвку исправника, но и тот не смог успокоить
крестьян. Они прогнали исправника, пообещав побить его палками.
Такой же ответ получил и приехавший в вотчину губернатор Бравин.
Только после исчезновения Буракова из слободы противостояние
несколько ослабло, но ненадолго.
В начале января 1817 года Бураков вернулся в Репьёвку, и
восстание вспыхнуло с новой силой Большую роль в оживлении
сыграла записка, которую по просьбе Буракова составил
находящийся не у дел и живший в Воронеже некий коллежский
секретарь. В записке утверждалось, что Сенат своим указом от 17
мая 1816 года освободил крестьян имения от помещицы и ее отца,
управляющего Бородина. Это не соответствовало действительному
решению Комиссии по принятию решений, которая 22 ноября 1816
года отказала крестьянам Репьёвской вотчины перевести их в
казенное владение. Но Бураков сознательно скрыл от крестьян это
решение, чтобы не подорвать их волю к сопротивлению. И такая
тактика оправдала себя. Крестьяне, полагая, что постановление
Сената скрывается от них вотчинной администрацией, огромной
толпой собрались возле правления, захватили старшину Костенкова
и находившихся с ним атаманов, писарей и других начальников.
«Забрав, перековали, а некоторых из них, учинив побои, содержат
под караулом».
Так волнения перешли в настоящий бунт. Напуганный арестом
старшины и его помощников, приказчик Жигмант вместе со
священником и дьяконом сбежали в соседнее казенное селение, где
и укрывались в доме священника. Но толпа крестьян до 150 человек
настигла беглецов и, продержав под караулом всю ночь, наутро
переправила под конвоем в Репьёвку, где их присоединили к ранее
арестованным. Бородин забил тревогу. Крестьянский бунт в
Репьёвке обеспокоил и губернское начальство. Для усмирения
крестьян был послан чиновник Бамович, который сообщил
губернатору, что крестьяне, арестовавшие старшину и приказчика,
«…управляют и распоряжают сами господской экономией, не отдавая
никому ни в чем отчета». Всеми делами по управлению вотчиной
руководили Бураков и его сподвижник Филипп Яковлев.
Бамович считал, что для усмирения репьёвских крестьян необходимо
вызвать воинскую команду. Губернатор решил послать такую команду
из Воронежского батальона, которая должна была поступить в
распоряжение советника губернаторского управления Шилова. Однако
и рота гарнизонного батальона не испугала восставших. Крестьяне
на сходке заявили Шилову, что они люди вольгые и никому
подчиняться не будут. Когда же тот попытался схватить одного
крестьянина, товарищи вырвали его из рук понятых и пригрозили
солдатам, что «…всех перебьют до смерти». Шилову ничего не
оставалось, как ждать прихода драгунского полка, обещанного
губернатором. Слухи о подходе войск взбудоражили слободу. До
двух тысяч человек, по словам Шилова, находились «…всегда в
сборе» и не расходились даже ночью. Драгунский полк пришел в
Репьёвку 28 февраля и в течение двух недель массовой поркой
усмирял непокорных крестьян. Буракову и Яковлеву удалось
скрыться. Захватив крупную сумму вотчинных денег, они пешком
пошли в столицу искать защиту и правду у самого царя.
К апрелю 1817 году вожаки репьёвских крестьян, не имея паспорта,
добрались до царского села и сумели передать «эстофетою в
собственные руки» прошение самому Александру Первому. Однако
никаких решений по жалобе не последовало. Крестьянские ходоки на
этом не успокоились. В этом же месяце по их просьбе отставной
штаб-ротмистр Соколовский написал прошение на имя Петербургского
генерал-губернатора графа С. К. Вязмитинова. Жалоба на этот раз
была принята во внимание. В вотчину Касаткиной-Ростовцевой для
расследования дела на месте были посланы чиновники Магницкий и
Иевский. Чиновники писали, что крестьянам при усмирении
«…причиняли телесные и жестокие мучения, отчего также многие
лишены жизни. Шилов бил и мучил их». Он приказывал солдатам
избивать бунтовщиков прикладами и палками до тех пор, пока те не
падали. Но их поднимали и снова били. Многие от избиений умерли
в тюрьме. Один из репьевцев показал, что солдаты загнали его
брата в реку, и тот утонул.
Избитых до потери сознания бунтовщиков заковывали в колодки и
бросали в городскую Коротоякскую тюрьму. Темнота, скученность и
антисанитария привели к повальным болезням, которые перекинулись
через приносивших колодникам еду и в слободу. Даже видавшие виды
правительственные чиновники содрогнулись от жестокой расправы
над бунтовщиками. Вернувшись в столицу они написали правдивый
отчет о причинах волнений крестьян и жестоких расправах над
ними. Однако довольно умеренные предложения о наказании
виновников волнений — управляющего Бородина и карателя — до 1819
года не были приняты во внимание высшими властями.
Используя связи и влияние, княгиня Касаткина-Ростовцева добилась
того, чтобы выводам Магницкого и Иевского не дали хода. Только
после того, как дела, подобные репьевскому, были переданы в
Министерство внутренних дел, на него обратил внимание сам
министр внутренних дел граф Кочубей. Министр признавал и не
подвергал сомнению права княгини на владение слободой, но считал
полезным удалить Бородина от управления вотчиной. Министр
предлагал далее воронежскому губернатору выработать для имения
Касаткиной-Ростовцевой новое Положение об отношениях между
помещицей и крепостными, которое обязывало бы владелицу строго
соблюдать трехдневку, провести ряд послаблений в пользу
крепостных в выполнении ими других повинностей, а также в
пользовании землей, лесом и лугами. Чиновник Шилов должен быть,
по мнению министра, предан суду. Такая же мера рекомендована и
по отношению к управляющему имением Бородину.
Кабинет министров, заседавший 31 января 1820 года, в основном
согласился с предложениями графа Кочубея. Правда, Положение об
отношениях помещицы с крепостными предлагалось выработать
«…сообразно с местными обстоятельствами и удобствами». Такая
туманная формулировка могла свести на нет все рекомендации, и
кабинет Министров согласился с предложением министра внутренних
дел о предании управляющего имением Бородина суду. Такое
необычное решение Кабинета можно объяснить тем, что своей
необузданной жестокостью и жадностью Бородин вызвал беспорядки.
Его решили наказать для примера и поучения других, а также для
успокоения репьевских крестьян. Однако и после составления
Положения порядки в имении Касаткиной-Ростовцевой не изменились.
Наделы тяглых, пеших и 165 оброчных крестьян признавались
«достаточными», а по сравнению с наличием земли у помещицы — «с
большим превосходством». Комиссия признала необходимым выровнять
лишь наделы пеших и тяглых крепостных, что автоматически влекло
для них и увеличение повинностей. Помещица должна была теперь
брать на себя заботу о пропитании одиноких стариков,
освобождаемых по возрасту от барщины и оброка. Не понесли
наказания и виновники беспорядков. Бородин отделался легким
испугом и был отстранен от управления имением, Шилов к тому
времени уже умер. Старшина Костенков продолжал исполнять свои
обязанности.
Судьба руководителя восстания Буракова неизвестна. Так
закончилась борьба репьевских крестьян за землю и волю. Они
потерпели поражение, но не смирились с неволей. Крестьяне
Репьёвки вели борьбу за выход из крепостной зависимости и
добились ее за 13 лет до официальной отмены крепостного права. В
1848 году они выкупились у помещицы Стрекаловой за огромный
выкуп: 293 тысячи рублей и 94 тысячи рублей недоимок. Срок
выплаты растягивался до 1887 года. По «ревизской сказке» 1858
года, в Репьёвке были 536 дворов, 3988 жителей.
